В научной, популярной и учебной литературе низкий стиль этого слова, как правило, коррелирует с высоким стилем другого, известного по поэтическим произведениям XVIII-XIX веков. В утрированном виде высокий и низкий стиль стихотворной речи и в красноречии представляется возможным объяснить будто бы благородным происхождением этой самой речи, состоящей из редких и устаревших слов, часто используемых в прошлом, и ведущих родословную от обожаемого поэтами эпохи Просвещения знатного старославянского языка, строго говоря, древнеболгарского. Но так всё обстоит лишь на первый взгляд, а на третий, — не более чем академическая сатисфакция, или удовлетворённость, — считать уста прерогативой высокого стиля речи, а губы — низкого.
Увы, ни одно падёжное слово говорящего или пишущего не передаёт состояния высокого или низкого настроя в его душе, так как психические переживания в приподнятом или упавшем настроении считываются как интонация в голосе. Для произнесения любой речи вслух достаточно лишь задействовать голосовые связки, которые передают психическую информацию (гр. ψυχή, душа; дыхание) на звуковую оболочку слова, провоцируя запись настроения в источнике звука. Каким бы благозвучным на слух не казалось то или иное малоупотребительное слово, лишь эмоционально насыщенное переживание носителя придаёт языку высокопарность или низость устной и письменной речи; ведь волнение души вибрирует в унисон произносимой вслух речи. А для адекватного восприятия приходящей извне информации важно не то, что говорят, а как говорят; или, другими словами, ни с каким почином говорится, а с какой начинкой подаётся. Эмоциональность является залогом того, говорит ли человек правду, или лжёт. И обойти полиграф можно в том случае, если овладеть эмоциями, но каждый знает, что сильные чувства неуправляемы, и потому абсолютному большинству людей обойти тот же детектор лжи будет весьма проблематично. Если слова и передают экспрессию души или депрессию психики, то лексемы лишены такой пресс-возможности главным образом потому, что не привязаны к значениям слов, но привязаны к их смыслам. Что это так, особенно заметно на примерах с матерными, бранными, скверными словами, экспрессивное значение которых нейтрализуется по признаку. Сколько «халва, халва!» не кричи, — от этого во рту слаще не станет. Само название яства тут не передаёт вкуса восточной сладости, потому что какие бы то не были сладкие речи не могут заменить нам сколько-нибудь органы чувств или сами чувства. По этой тривиальной причине слова с их значениями не имеют известной предрасположенности к высокому стилю речи, а их однозначное присутствие в мире высокой материи как логоса идей не делает речь выспренней или приниженной.
Так называемый низкий стиль слова предполагает, что теоретически возможно заменить его на аналогичное слово высокого стиля и придать собственной речи выспренность или возвышенность мыслям. Но данное решение практически не выполнимо в контексте слов уста и губы, и концептуальное опровержение его сводится к тому, что анатомические особенности ими выражаемые в крылатых выражениях и устойчивых словосочетаниях не взаимозаменяемы и по логике не могут быть отнесены ни к высокому, ни к низкому стилю речи. И поэтому в распространённых концепциях, таких как устная речь, из уст в уста, устами младенца глаголет истина не представляется возможным подменить одно и то же условие другим, аналогичным ему: «губная речь«, «из губ в губы«, «губами младенца глаголет истина«. И наоборот, в таких популярных концепциях как губная помада, прикосновение губ, такими губищами да медку бы хлебнуть невозможно применить следующие условия: «устная помада«, «прикосновение уст«, «такими устами да медку бы хлебнуть«. Ни в коем случае концептуальная замена стилизованного контента не отражает какого бы то не было высокого, усреднённого или низкого стиля слова. Более того, подобные экстремальные замены стильного концепта искажают не только его предназначение в речи, но и предначертание, и в практической жизни абсолютно неприменимы.
В анатомии и физиологии всех живых организмов всегда можно усмотреть те или иные внутренние и внешние их особенности, со временем развившиеся как благоприобретённые в том его виде, который обеспечивает последовательную жизнедеятельность и эволюцию всего рода и популяции в целом. Строение губ у человеческой особи также функционально, как и строение губ у большинства других менее высокоорганизованных животных, что проявляется в уникальной способности задействовать их с целью приёма пищи и передачи звуков. Губная гармошка. Свистеть губами. Будучи сжатыми вместе, верхняя и нижняя губа способствует как втягиванию, так и выдуванию воды или воздуха, поглощению твёрдой или жидкой пищи, дыма сигарет, сплёвыванию слюны или крови и так далее. Лексически и семантически губы можно смело отождествлять с тем же хоботом, анатомия которого как раз представляет достаточно развитую в длину верхнюю губу по сравнению с довольно короткой нижней, причём лишь иногда с носовыми отверстиями. Следовательно, корневой слог {губ}, равно как и корневой слог, артикулированный на базе существительного хобот, проходит поверку по признаку удержания с проникновением (захвата). Таким образом, с точки зрения языка хобот есть ничто иное как относительно длинная верхняя губа, отнюдь не длинный нос!
Пригубить, прихватить стопку, другую, так сказать, употребить внутрь (водку, спирт и другие крепкие напитки). Легко впитывает воду столовая, кухонная губка. Гриб, паразитирующий на деревьях, тоже зовётся губкой или губой, так как захватывая дерево, он проникает корнями внутрь древесины и удерживает древесный сок. Известны случаи, когда один такой гриб захватывает обширные участки леса. В общем, грибы будучи съедобными, как губка, впитывают всё, что только возможно впитать, что делает их в то же время ядовитыми. Губчатое вещество.
Ранее губа, как административный округ, территориальный охват по волости, устарело в значении губная изба, как место пыток, издевательств и расправы над заключёнными на уровне администрации округа в прошлом. Армейское на губе, в режиме строгого заточения. Сопоставимо с тем лобное место, как место казни. Западнославянские жупы, округи с административным правлением, и жупаны, управляющие по административным округам. Латинское губерния, территория административного правления на уровне области; губернатор, глава администрации области.
Гибкость, — это такое состояние, при котором достаточно произвести захват, сцепление, привязку. Гибкость тела, — это способность его крепко ухватиться за труднодоступные части и органы посредством растяжения связок и мышц. Гибкий ум, хваткий, цепкий, суть изворотливый, либо способный выкрутиться из любой ситуации; связно действующий, деловой. Короткий ум — его прямая противоположность. Соответственно этому гибкое мышление даёт возможность действовать в долгую, на перспективу. Все гибкие вещи, будь то прут, верёвка, проволока, металл или дерево, как водится, достаточно прочные и довольно длинные изделия, для того чтобы их можно было легко скручивать, извивать, выворачивать или сгинать, производя над ними всевозможные специальные действия с прогибом в виде уже готовых хватов, цепей, узлов, связок, оков и так далее. Сгибать, или предварительно действовать для захвата, зацепа, завязи. Двигательная активность лицевых мышц на момент передачи ими звуков или во время приёма пищи искривляет верхние и нижние губы и хобот. По губам с некоторой вероятностью определяют кривизну пространства внутреннего мира человека. По аналогии губа, бухта, небольшой морской залив; или тот же мыс, круто охватывающий по берегу часть взморья; лукоморье. Сопоставимо с чем нос в значении Тонкий нос, или Пикшуев мыс. Не перегибай палку, шибко не закручивай, слишком не выворачивай, сильно не сгинай, чтобы не сломать или не порвать в том месте, где был сделан захват. Посему загиб, как искривление, закручивание, как приспособление к захвату. Просторечное загибоны, узловые моменты в поведении изворотливого человека; выкрутасы. Согбенный человек, физиологически или психологически «согнутый в покорности», — согласно юридической формуле Древнего Египта. Гиббон, вид малой человекообразной обезьяны, передние конечности которой длиннее, чем задние, — что позволяет ей передвигаться уникальным в животном мире способом раскачивания тела на руках, перемещаясь прыжками с ветки на ветку; у гиббонов большой палец отстоит дальше, чем у человека, вследствие чего они могут уверенно хвататься за толстые ветки. Плоскогубцы.
Погубить в значении погубить душу, — это захватить её шантажом, изменой, насилием или зацепить её чувства, завязать на страстях или заковать в страхи. Содержательная часть данной концепции заключается в том, что живая душа вечна и нетленна, потому не может быть убита подобно телу, но может быть a priori погублена. В повседневной жизни погибнуть означает умереть не своей смертью, а погибель — неестественная смерть, то есть внезапная, неожиданная, скоропостижная, когда мёртвая душа, несвоевременно расставшаяся с жизнью, в мире ином не находит себе покоя и утешения, словно бы крепко привязанная к тому, что обошлось ей дорогой ценой в этом мире, чтобы быть безвозвратно утерянным в мире том. Или, как говорили древние итальянцы, memento mori, — всегда помни о смерти, чтобы внезапные потери с нею связанные не стали для тебя полной неожиданностью. Массовая гибель. Гиблое место. В то время умереть насильственной смертью традиционно считалось неблагоприятным предзнаменованием не только для самого погибшего, но и для тех, кто таким или каким-либо иным образом связал себя с преждевременным уходом его из жизни. В качестве примера приведу один, далеко не единственный случай с так называемыми заложенными покойниками. В польском языке губить означает терять, ведь погубить человека — всё равно, что потерять его, и погибнуть — потерять всё, что у тебя есть, и даже больше — самого себя. Мы его потеряли. Всё! — Я погиб. Насильственная смерть человека всегда воспринимается как тяжёлая потеря, невосполнимая утрата, а не как его естественный уход из жизни. Летописное погибель земли русской означает в этом случае лишь одно, что некогда имевшая отношение к русским людям земля, осталась под игом иноземных захватчиков, как захват светлой русской души тёмными силами, — говорящими на непонятном тёмном языке губителями народного духа, — духа просвещения.
Отношение к слову как предмету высокого стиля речи, по моему глубокому убеждению, является надуманным и недостаточным для того чтобы иметь практическое назначение, исходя из методологических только соображений. Строго говоря, каждому стильному концепту соответствуют лишь ему и только присущие концепции и концептемы, не сравнимые с аналогичным словом как мнимо низкого стиля речи. Все слова в языковой картине мира занимают им и только им отведённую позицию или нишу. Не представляется возможным подменить одно позиционное слово другим — более или менее стильным — нишевым словом: уста — не губы, губы — не уста.