ИСТОРИЯ ВОПРОСА

МОРФОЛОГИЯ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ МЫСЛИ

Автодидактический материал

Часть первая

История вопроса и постановка проблемы

Вначале было слово, и слово было у бога, и слово было богом.

Евангелие от Иоанна

«Пещера рук» в Куэва-де-лас-Манос, Аргентина. 9000-13000 лет.

1

На протяжении всей известной истории человечества люди воспроизводили себе подобных или продолжают воспроизводить в наши дни, не особенно и задумываясь над тем, с чего начинается родительский язык. Ископаемые останки черепа доисторического человека (лат. Homo sapiens) современного вида, обнаруженные в Костёнках (Россия) древностью приблизительно 55 тысяч лет назад, показали, что уже в то время костёнковские люди обладали членораздельной речью, развитым общением с себе подобными. Общие же предки человека и шимпанзе жили примерно 4.2±1.5 миллионов лет назад. И в этом промежутке времени, между общим предком человека и обезьяны и ископаемым человеком современного облика, древние люди должно быть обладали способностью общения друг с другом на своём первобытном языке. И вполне возможно, что из этой чрезвычайно глубокой древности до нас дошли слова, об истинном значении которых они уже задумывались также, как задумывались над происхождением Солнца, Луны и звёзд на небе. Но прямых этому доказательств нет, так как в древнекаменном веке первобытные люди ничего не писали, но рисовали на камнях, общаясь между собой при помощи развитых устных речевых способностей. Наиболее раннее свидетельство подобного обращения с языком можно найдти в сказании о блистательном Гильгамеше, герое-царе Урука, убивающем быков и львов, и жившем около 2800 лет до новой эры. О предназначении письменности упомянуто в нём при разговоре Гильгамеша со своим отцом, находящимся в царстве мёртвых; в частности, отец расспрашивает сына про какие-то тайные таблицы, о которых ему ничего не было известно в его время, — даже названия такого не было, и с помощью которых определёнными знаками можно было передать все человеческие знания: — Зачем они? Или у вас, черноголовых, ослабла память, и вы теперь не в состоянии запомнить знания наизусть? Поэтому среди общих вопросов языкознания вопрос о том, почему предметы и явления окружающего мира называются именно так, как они есть, а не иначе, остаётся наиболее значимым, ответ на который будет занимать в первую очередь. Никто, пожалуй, так сильно не заинтересован в нём и так пытливо не расспрашивает о происхождении слов как малые дети. «Нужно думать, что и в ту отдалённую эпоху, которая относится к детству человечества, в эпоху, когда наши предки жили ещё в пещерах и охотились на мамонтов, в уме первобытных людей уже появлялись первые проблески интереса к этимологии», — так пишет в своей книге «К истокам слова» Ю. В. Откупщиков, приводя в качестве примера прилагательное семенной, образованное на основе существительного семя (р. п. семени), которое производится от действительного сеять (др.-рус. сѣти), происхождение которого в свою очередь остаётся под вопросом. И навряд ли сегодня кто-нибудь сможет на него правильно ответить, так как никто в настоящее время не располагает сколько-нибудь достаточным источником письменных данных для того, чтобы судить о столь древних этапах в развитии каждого отдельно взятого языка. Но даже если бы все эти источники всегда находились у нас под рукой, можно было бы, постоянно задавая один и тот же детский вопрос о том, кто же кого родил, подойдти в конце концов уже к проблеме происхождения самого человека и его языка. А эта проблема весьма отличается от тех задач, которые стоят перед нами в данной монографии.

Скальные жилища Бхимбетка, Индия. 30 000 лет.

Косвенные свидетельства того что люди обращали внимание на непонятные им слова, пытаясь найдти для них объяснение, содержатся в мифах разных народов. Миф о зарождении Афродиты, богини любви и красоты, из белоснежной пены морского прибоя, был хорошо известен древним грекам, сопоставлявшим это имя с греческими словами aphros «пена», dyno «ныряю» (буквально ‘вынырнувшая из пены (морской)’, дословно “пеннорождённая”). Другой известный грекам миф о зарождении Афины, богини войны и мудрости, из головы Зевса, которую бог Гефест расколол ударом кузнечного молота, и поэтому Афина часто сопровождается эпитетом Тритогенейя (trito «голова» в одном из древнегреческих диалектов, geneia «рождённая»). И в качестве косвенных доказательств наравне с мифами могут быть представлены легенды, в которых происхождение собственных имён восходит первоначально к нарицательным. Имя Платона, ученика Сократа и учителя Аристотеля, чьё настоящее имя согласно Диогену Лаэртскому было Аристокл, в основе своей имеет корень индоевропейского значения plat «ровная, плоская поверхность». Одна такая легенда гласит, что некий греческий философ какое-то время своей молодости провёл в пещере на цепи, изо дня в день наблюдая за тем, как по сводам её перемежаются причудливые тени. Но сбросив оковы и покинув пещеру, он вдруг обнаружил, что те загадочные узоры на потолке и на стенах пещеры были всего лишь тенью ходивших рядом людей; после чего никому неизвестный юноша стал «Платоном» (др.-греч. Πλάτων, Πλάθον). Другая, что прозвище он получил от борца Аристона из Аргоса, его учителя гимнастики, за крепкое телосложение и широкие плечи (греч. πλάτος, широта), — тем более удачно вписавшаяся здесь, так как сохранились воспоминания о том, что он был олимпийским чемпионом по панкратиону. Ещё одна полагает, что так прозвали его за широту учения, а другая, — за широкий лоб. Сказки народов мира в не меньшей степени, если не в большей, тоже имеют отношение к опыту раннего применения имён, в которых можно усмотреть причину происхождения не существующих на самом деле, а вымышленных сюжетов. Небезызвестный персонаж из русских народных сказок, баба-яга костяная нога, в их наиболее архаичных эпизодах композиционно представлен мужским родом (тюрк. ага баба, дед; дядя) по сравнению с поздними композициями и переводами на немецкий язык, «Frau Holle», в которых данный персонаж представлен женским родом. И на архаичность сюжета указывают эпизоды, где этот сказочный персонаж выступает в качестве одноногого старика с деревянным костылём вместо ноги (рус. иго, ярмо) или старухи с клюкою и в ступе, без которой она или хромает, или вообще не выступает, и которая замещает ей уродливую ступню-ногу (диал. ягой, безногий; на одну ногу уродливый).

Пещера Шове, Франция. 30000 лет.

Прямые свидетельства, что люди обращали внимание на используемые ими слова и задавались вопросом об их происхождении, сохранило китайское языкознание, независимо развивавшееся в течение более 2000 лет. Самые ранние китайские надписи относятся к XIII-XI векам до новой эры, обнаруженные на костях и черепашьих щитах. Особое место в истории Древнего Китая для китайских языковедов всегда занимал не лексический, но идеографический знак, — иероглифы. Много усилий прилагалось на составление словарей иероглифов и исследование их начертаний, немало места отводилось их смысловому толкованию и звуковым выражениям. Поэтому всё что касается этимологии в китайском языке в первую очередь относится к этимологии иероглифов. Ответы на вопросы о происхождении слов даются и в последней из четырёх веданг, памятников ведической литературы Древней Индии по языкознанию, время которой датируется не ранее V века до новой эры, древнейшего толкования священных текстов «Ригведы», посвящённого вопросам этимологии и разъяснению речи, в объёме которого изучается достоверное описание многих непонятных уже в те времена слов из ведийского санскрита в разнообразном контексте. Одним из первых учёных, кто говорил о происхождении слов как о науке, был Платон (427-347 г.г. до н. э.), собиравший все известные в то время версии происхождения имён и стремившийся связать учение о зарождении слов с проблемой появления языка и общими вопросами познания с точки зрения философии, оспаривая происхождение имён «по природе» и «по установлению». По его мнению, слова лишены какого бы то не было исторического развития, представляя собой итог установления «законодателей». Принимая факт за установленную норму языковых знаков, он вынужденно с логикой древнего грека отказывает народам в историческом праве свободно и по своему произволу менять их звучание и значение. Но принципиальная мысль Платона верна: «законодатели», обязанные своим установлением общественному договору, должны были таки предусмотреть возможные отклонения, что неизбежно возникают в нормах и правилах речи как ожидаемый результат её энтропии. В Древнем Риме вопросами происхождения латинских слов профессионально занимался известный учёный и грамматик М. Т. Варрон (116-27 г.г. до н. э.), на то время довольно близко подошедший к современному сегодня пониманию этимологического анализа. Так, в одном из своих сочинений Варрон написал: «Тот, кто говорит, что слово equitatus происходит от equites, а слово equites — от equus, хотя бы и не говорит, откуда появилось слово equus, всё же многое удовлетворительно объясняет». Здесь римский учёный обратил внимание на тот факт, что из трёх явлений языка одно остаётся неизвестным, ведь для него не находится удовлетворительного объяснения. По этому поводу известный датский лингвист О. Х. Есперсен (1860-1943 г.г.) писал: «Необъяснённой остаётся самая ранняя стадия, доступная для изучения, и её надо принимать как она есть». С тех пор отношение к наиболее ранней форме слова совсем не изменилось, и основополагающие слова представляются возникшими самопроизвольно, без каких-либо видимых на то оснований, только лишь потому, что внешние причины, по которым обыкновенно называются предметы и явления, не поддерживаются этимологическим подходом по греческому и римскому образцу. В период Средневековья (476-1492 г.г.) и века Возрождения (XIV-XVII в.в.) ничего особенного не произошло, что могло привести к последующему развитию этимологического учения. Все усилия средневековых схоластов в большинстве своём сводились к попыткам установить истинное происхождение слов, по своей значимости сопоставимым, что неудивительно, с самыми фантастическими идеями этого рода, и поэтому безнадёжно устарели. Об этом красноречиво свидетельствуют слова известного в более позднюю эпоху голландского филолога Г. И. Фосса (1577-1649 г.г.), автора этимологического словаря, изданного в 1662 году в Амстердаме, который утверждал, что любая гласная может легко превратиться в любую другую гласную, а любая согласная может превратиться в любую другую согласную, но и любая гласная может превратиться в любую другую согласную и наоборот. Окончательный вывод, к которому приводит рассуждение Фосса: любая буква может превратиться в любую другую букву. Древние римляне подобные сопоставления слов называли «бычьей» («коровьей») этимологией. И одним из первых, кто заметил сходство по значению и звучанию некоторых слов в различных языках, оказался флорентийский купец и путешественник Ф. Сассетти (1540-1588 г.г.), находившийся в Индии с 1583 года до самой смерти, сравнивавший итальянские слова sei, sette, otto, serpe, nove, dio, due и санскритские sapta, sarpan, nava, devas, dvau, о чём и сообщил в своих письмах домой, обнародованных задолго после того, как он умер, лишь в 1855 году. А в 1610 году были изданы рассуждения И. Ю. Скалигера (1540-1609 г.г.), в которых шло сравнение слов, как обозначающих бога, в разных европейских языках, и что даже латинское и греческое наименование его, deus и theos, не навело Скалигера на мысль о едином их происхождении. И только во второй половине XVIII века британский филолог, востоковед и переводчик У. Джонс (1746-1794 г.г.), изучавший санскритские рукописи и познакомившись с индийскими языками, дал начало сравнительному языкознанию и дальнейшему развитию учения о происхождении слов. Правильным во всех его мыслях было то, что отмеченное сходство и не только в корнях слов не может быть случайным и восходит к общему для них источнику, что источник этот, быть может, уже не существует. И в начале XIX века, несмотря на усилия ряда выдающихся лингвистов, на основании лексического материала родственных европейских языков заложивших основы сравнительно-исторического метода в языкознании, поступали ещё примитивно, пытаясь раскрыть происхождение слова. По прежнему находили его сходно звучащим и значение переносили на то, этимологию которого и надо было раскрыть. При этом исследователей ничуть не смущало, что однородность звучания зачастую оказывалась надуманной или даже случайной. И сравнительный метод языкознания, хотя и был задекларирован трудами четырёх учёных, а методика применения была показана на многочисленных примерах сопоставления слов и реконструкции их праформ, обыкновенные у компаративистов, тем не менее вызывало недоумение у скептиков, не видевших фактической проверки данного метода. В подтверждение теории сравнительного языкознания на практике исследователями филологической школы К. Ф. Дица (1794-1876 г.г.), основателя от романской филологии, объединившего романистов историческим методом, романско-латинские архетипы были перепроверены на письменно зафиксированных фактах публикаций вульгарной латыни. Но для компаративистов конца XIX века, начала XX столетия, в отличие от их последователей в III тысячелетии, рефлексия по восстановлению слов на самой ранней стадии развития не была явной самоцелью, а лишь средством достижения цели при изучении языка в объёме активного и пассивного словарного фонда, что в своё время ясно обозначил П.-Ж. А. Мейе (1866-1936 г.г.): «Метод сравнительной грамматики применим не для восстановления индоевропейского языка в том виде как на нём говорили, а лишь для установления определённой системы соответствий между исторически засвидетельствованными языками», а вся «совокупность этих соответствий и составило то, что называется индоевропейским языком». При этом учитывая то, что два языка только тогда называются родственными, когда оба они становятся следствием развития одного и того же, бывшего ранее, языка. Наконец в 1931 году датский лингвист Х. Педерсен (1867-1953 г.г.), внёсший значительный вклад в историческую лингвистику, выдвинул спорную гипотезу о «ностратических языках», находившихся в близком родстве с индоевропейскими, аргументируя которую, советский лингвист-компаративист В. М. Иллич-Свитыч (1934-1966 г.г.) приступает к созданию этимологического словаря и сравнительной фонетики «ностратических языков», где гипотеза Педерсена обретает доказательную базу под научную теорию. Но в 1987 году один из выдающихся лингвистов XX века ДЖ. Х. Гринберг (1915-2001 г.г.), основатель лингвистической типологии современности, предложил классификацию несколько отличную от ностратической теории, названную им «евразийской», при тщательном рассмотрении которой оказывается, что её выразитель и его предшественники увы были не в состоянии ответить на вопросы: является ли однородность звучания близких по значению «ностратических» слов и их форм поводом для того, чтобы вывести изначальное родство индоевропейских с уральскими и финско-угорскими, семитскими и алтайскими, эскимоско-алеутскими и юкагирским, а также картвельскими и даже дравидийскими языками? Или мы имеем дело с древнейшими заимствованиями в эти языковые семьи из какого-либо одного единственного источника или их независимым происхождением?