ВУРДАЛАК

Неистовый образ кровожадного зверя, воплощённый в имени гением самого А. С. Пушкина, навеки запечатлён в творении поэта, где фраза повторяется много раз: это, верно, кости гложет красногубый вурдалак. Однако имя и образ его баснословного монстра были известны славянам ещё задолго до дня рождения великого поэта.

Лексикография славянских языков в том виде, в каком она будет представлена здесь, даст понять и саму чертовщину, и баснословие, с которым это чудовище обретает недюжинную силу и не естественный облик. Основополагающая идея будет сводиться к тому, что в производной основе этого имеобраза содержится мифологическое значение оборотня либо в непроизводной — социологическое значение животного тотема, основанием для которого станет известный мотив превращения человека в зверя.

По первой непроизводной основе вур в болгарском языке реализуется основа в виде производного върколак, оборотень, или в греческом языке — vourkolakas, а в одном из его наречий — varvalakas; в румынском это — vircolak и svirсolak; в дако-романских говорах vurсolak, vurculak, призрак, вампир. Таким образом, основное значение непроизводной части болгарского вър, греческого vour или var, дако-романского vur или румынского vir и svir указывает на того, который обратился. В последнем случае инвариант румынской первоосновы svir в точно таком же смысле реализуется прилагательным свирепый, и одной из греческих основ вокализованного var — прилагательным сварливый.

По второй непроизводной основе трансформа далак происходит от устаревшей древнерусской формы слова длака, (косматая) шкура, шерсть. Но для примера из болгарского, дако-романского и румынского словников этой второй основой преимущественно является colak с инвариантами в греческом языке kolakas да вокализованным в дако-романском наречии culak, восходящими к той же, что и клок, форме, согласно концепции клок волос, комок шерсти, — локоны, чубы, хохлы, патлы, космы, вихры, кудри. А на примере одного из греческих наречий такой второосновой оказывается уже форма лексики valak, идентифицируемая в формате таких слов, как прилагательное волохатый, что есть волосатый, как табу на медведя либо волка, производимое от существительного волоха, сиречь волосá, — косматая шкура, длинная шерсть, и однокорневое с суффиксальным производным волокно — прядь шерсти, пучок волос, образованным от корня на основе существительного волок, сиречь войлок, что по сути, такая же волосатая шерсть или длинношерстная шкура. Стало быть волк оказывается разговорной формой образования слова, имеющего социологическое значение животного с длинноволосой шкурой, иначе косматой шерстью, и мифологическое значение оборотня сравнительно с кельтским kolak, оборотень, не говоря уже собственно о филологическом значении, которое находится в прямой зависимости от того, с какими мыслями и намерениями выступает тот или другой рассказчик, как в нашем случае Александр Сергеевич Пушкин. Что всё это так, а никак не иначе, подсказывает лексика немецкого и английского языка соответственно, Werwolf и werewolf, оборотень в шкуре волка, о чём более подробно можно прочитать в статье о берлоге.

Итак, словом вурдалак, состоящим из двух непроизводных основ, соединённых вместе, гениальный рассказчик в лице А. С. Пушкина как будто обозначил того, кто обернулся в звериную шкуру, конкретно человека, который превращается в кровожадное животное будучи уже мёртвым или ещё живым. И собирательное значение оборотня по первой основе несомненно, так как имеет место и другой пример с конкретным оборотнем — волкодлак, в украинском — вовкулак. И по второй основе значение оборотня конкретизируется или уточняется, — в какого именно зверя, социологически окрашенного, превращается человек. В первую очередь на обозначаемое волка или медведя указывает обозначающее valak, но лишь в одном из наречий греческого, что тоже подтверждается русскоязычным материалом. И только во вторую очередь на него же косвенно указывает основа colak, что не так явно, но подтверждается уже на материале кельтского языка, в котором эта основа сохраняется в мифологическом отнюдь не социологическом значении. И в третью очередь основа древнерусского длака в социологическом значении волка или медведя не подтверждается на материале того же русского или какого-либо другого языка, однако, не исключается, что таковые значения могли иметь место пусть и незначительное в каком-либо древнем социуме или местном говоре.

Из наиболее известных на Балканах оборотней вурдалак издаёт самое свирепое рычание. Александр Сергеевич Пушкин, как кажется, силой поэтического дара удачно совместил в одном слове имя и образ этого косматого чудовища, придал ужасному облику верное звуковое сопровождение.