Старославянское в плане выражения слово варъваръ читателям преподносится как заимствованное из среднегреческого βαρβαρος, где оно предположительно имеет звукоподражательное происхождение: литераторы мол воспользовались буквенным сходством древнегреческой β «беты» и старославянской в «веди». В плане содержания речи преподносится как имеющее значение иноплеменника, чужестранца, невежды, дикаря: мол древние греки всякий народ, кроме своего, родного, греческого, относили к варварскому, как бы более отсталому в смысле культурном, что и унаследовал старославянский, а затем и древнерусский язык. Поэтому для обывателя, который продолжает сегодня смотреть на мир глазами древнего грека, дикие и невежественные народы, в культурном отношении как бы отсталые, тоже представляются варварскими, а язык варваров представляет собой не членораздельную речь.
Разбор по составу предполагает повторение непроизводной основы в структуре слова, что не должно вызывать никаких сомнений, так как имеется достаточное количество примеров подобного словообразования: пелепел, колокол, болобол, тороторить с эффектом дупликации, который в превосходной степени имеет место быть в наречиях чуть-чуть, очень-очень, много-много. Старославянская орфография с основой варъ и твёрдым знаком на конце упрочивает понимание того, что произошло дублирование корнеслога {вар}, непроизводное основание которого наполняет содержанием значение по признаку, ранее определённому в статье Вурдалак. Таким образом, значение слова варваръ по корневому слогу — оборотень, в том смысле, что это никто иной как обыватель, проживающий в лесной зоне, — обитатель, обживающий просторы лесной полосы.
Поэтому предварительное условие таково, что исконные варвары оказываются выходцами с территории лесного ареала обитания различных народов, то есть дикими, чуждыми и невежественными людьми. Так, например, автор Повести временных лет, будучи посторонним наблюдателем, писавшим на территории Великорусской равнины, так называемого «Русского поля», известного также в XV веке как «Дикое поле», выражает своё полное непонимание в отношениях с современным ему племенем вятичей по культурным и религиозным вопросам, с нескрываемым отвращением и лицеприятием выказывая всё, что ему было о них известно, в простых и ёмких выражениях, словно те сущие звери: живущие в лесах и ведущие скотский образ жизни, скверные перед родичами и поганые, или другими словами, как нехристи и нелюди. В общем вятичи со слов этого же летописца, есть племя дикое и необразованное, грубое и старомодное, и чуждое всего светского и передового, одним словом мракобесное, — то же, что народ от почвы, рождённый из кусков местной глины и грязи, живущий под землёй и на деревьях. Идите лесом! — Как напутствие тем, кто не понимает либо не желает понимать, что происходит, не идёт в ногу со временем, остаётся безучастным ко всему новому и поступательному, поскольку лес в жизни обычного сообщества, будучи местом нелюдимым, ассоциируется с дикообразным или первобытным строем, и что не идёт ни в какое сравнение с плодородной почвой где-нибудь в широком поле, богатом чернозёмом.
Исходя из выводов, ранее полученных в статье Жаворонок, значением варвара по корневому слогу является птичий язык как невнятная речь, то есть разговор всех иностранцев и всякий иностранный язык, который всегда кажется и более грубым и режущим слух, чем собственный язык как родная речь, которая и так всем хорошо понятна, и даже кажется, что она гораздо более певучая и мягкая, плавная и мелодичная. По этой причине варвар получает значение иностранца как представителя иной стороны, который разговаривает на каком-то своём, но мало кому понятном инородном языке. Поэтому второе предваряющее условие таково, что исконные варвары были разного рода чужестранцами, иноверцами.
Какое из двух значений продублированной непроизводной основы слова варъ* приоритетно, можно предположить на примере словарных статей о жизненных реалиях аутентичных варваров.
В бывшей русской Америке, на Аляске, барабара, хижина местных дикарей как лачуга из жердей, вигвам; на Камчатке — шалаш либо жилище речных бобров, построенное из бревёшек, глины, земли. Барбара, женское имя, обозначающее лесную деву как дикарку, чертовку, язычницу; и Варвара как дочь варварского народа, представитель женского пола между варварами. Самое интересное, что это имя встречается только в сказках про берендеев: «Варвара краса — длинная коса». Нести барабору, говорить чепуху, вздор, бестолочь, дичь или бредить, а также говорить нечисто, скверно, грубо, бессвязно. Барабарить, тараторить. В сравнении барабан, ударный музыкальный инструмент. Барбаризм как грубая ошибка, сделанная против правил языка либо норм устной и письменной речи. Варваризм то же. Барабошить, будоражить, суматошить, тревожить, ерошить, склочить; пугать, возмущать. Отсюда барабашка, то есть домовой, или Барабас (Карабас). Барбос, дикая, бездомная собака, как правило вся обросшая и может быть опасной; кличка такой собаки. Баржить, нестройно петь, что называется драть козла, давить петуха. Бормотать, невнятно говорить. Барокко как стиль исполнения предполагает что-нибудь странное и необычайное, неправильное и насильственное, отнюдь не смешное; чудной, диковинный стиль.
Стало быть, из двух предварительных условий все являются приоритетными по значению и взаимозаменяемыми по смыслу. Грубость и дикость, вероломство и отсталость, не образованность и не членораздельная речь, лесной образ жизни и первобытность, обыкновенно приписываемые иноверцам или чужестранцам, а также всем деревенщинам, как правило, не являются взаимоисключающими, но противостоят миролюбивому и общественному, культурному и передовому, учёному и ясно говорящему, городскому образу жизни и цивилизованному, как исключительно своему, — родному.
К тому же на войне человек оказывается перед лицом врага как бы с обратной стороны, на тёмной половине: с предбоевым кличем, воинственными криками и душераздирающими воплями разрушает исторические ценности и расхищает общенародное достояние, убивает стариков, женщин и детей, подвергает казни и мучительной смерти всех неугодных, хотя бы мирное время представляло его довольно радушным и гостеприимным хозяином. Варварским может оказаться любой народ, каким бы искусным не был он в науках и ремёслах, так как война обратит кого угодно. И поэтому тот, кто стал обращённым на войне, в лютости своей может превзойдти и хищного зверя: жажда крови не утолит его голода, а свирепость его не будет иметь себе равных среди прочих воинов. Оказавшись в суровой походной реальности, вои облачались в шкуры убитых ими животных, покрывая свои головы звериными мордами, и отпускали бороды, и не стригли волос. Иные вживались в образ настолько глубоко, что могли разбудить в себе кровожадного зверя, обретая недюжинную силу и животную ярость. В боевом безумии, уподобившись бешеным псам, они бились в полном исступлении, не чувствуя боли от многочисленных ран, с широко открытыми глазами рвали и метали перед врагом-супостатом. В английском языке все эти ужасы большой войны выражаются в одном простом и лаконичном слове — war, за которым и просматривается война как изнанка жизни и превратности судьбы, и обратная сторона мирного сосуществования; сравнительно свара. Древнерусское ворог, противник на войне и супостат в бою, вооружённая сила по ту сторону фронта и войско с обратной стороны, то есть не своей, а чужой. Борьба, противостояние. Брать в концептуальном Казань брал, Астрахань брал, — поборол. Барабать, хватать, захватывать, присваивать. Чужое бараблить, расхищать, скрадывать. Дитя бараблит, перебирает ручками; копается, роется. Барабала, грабитель, жила, присваивающий чужое; тот же барабуля. Откуда собственно баръбаръ*, тот же варвар, как грабитель, охотник за головами; наёмник.
Версия о звукоподражательном происхождении слова уже исключается в виду того, что не представляется возможным определить звук, которому подражает основа. Ссылаться на звукоподражание становится хорошим тоном не столько потому, что происхождение слова тёмное и до конца не исследованное, сколько потому, что иностранцы, как правило, говорят на своём никому неведомом или мало кому понятном языке. Притом что не учитываются другие значения слова варвар — невежда и дикарь — в ряде однокорневых слов. Если же учитывать их все, то получается, что чужестранцы становились варварами отнюдь не потому, что как-то чудно или странно говорили на своём сугубо птичьем языке, а оттого что в древнегреческой культуре они традиционно воспринимались как дикие и невежественные народы, во многом чудаковатые и странноватые, но отнюдь не смешные. И навряд ли представится такая возможность, чтобы фактическими сведениями из письменных источников подтвердить звукоподражательную по своей природе дупликацию корневого слога «вар-вар». В сравнении актуальное дублирование слога «гыр-гыр», притом что ни в прошлом, ни в настоящем так азиатские или кавказские народности никто и никогда не называл и навряд ли так назовёт их в будущем.
Существует ложное предубеждение, что иностранцы для своих, но как правило, враждебно настроенных соседей всегда оставались диким и отсталым народом. Подобное отношение к иностранцам и не столько к ним во все времена можно объяснить лишь сколько-нибудь недружелюбным восприятием со стороны так называемых «просвещённых» и «образованных», а если угодно, то «свидомых» народов, с которыми всякого рода чужеземцы бесконечно вели ожесточённые войны. Не беспристрастное отношение к своим порой заклятым или кровным врагам не даёт оснований полагать, что враги необразованны или недостойны просвещения. Берберы в этом смысле — такие же варварские племена, которые когда-либо встретились древнейшим грекам на полях великих сражений, но в последующем известные как исходные barbaros, и в числе которых наверняка можно узнать и арабов и персов далёкого прошлого, изучавших традиционную культуру древней Греции в Александрии. И вообще не найдётся такого народа, который бы сам на себя только и наговаривал, что он варварский, а его лучшие представители мол сущие варвары. Подобные настроения складываются лишь в отношении тех иноземных народов, с которыми приходилось идти на прямое и жёсткое столкновение.
А по сему нет никаких причин думать, что и славянские писари заимствовали у греческих писцов слово по сходству черт лишь потому, что славяне были менее искусны в делах. Однако существует не меньшая вероятность того, что древние греки всё-таки унаследовали его от какого-нибудь иного народа или племени и скорее в силу значительной развитости греческого письма, и которое на излёте уже нескольких тысячелетий воспринимается потомками как сугубо греческое. Из-за присутствия того или иного слова в письменных источниках одного рода логически не вытекает то, что в устной речи другого рода точно такого же слова не было ещё и в помине. И не удивительно, что и графически звук [б] выглядит тождественно звуку [в] за исключением отсутствующей сверху дужки, но буквы б и в по фонетическим соображениям не являются смыслоразличительными, а в ряде языков, в том числе ближневосточных, ещё и трудноуловимыми на слух. По этой же причине в различных языках какой-нибудь одной графеме нередко соответствуют обе эти фонемы: β = /b/∙/v/. То есть, другими словами греческая бета равняется на фонетическое множество [б] и [в]. Откуда имеем известные в лингвистике вариации: {б} ↔ {в}.
Таким образом, варвар — это слово с отрицательной, то бишь взаимообратной, коннотацией, так как «варварами» мы называем всегда тех, чьё существование отрицается нами как благоприятное для нас. Но чужестранец, иноплеменник — слова нейтральные, ни к чему и не обязывающие по своему происхождению. В этой связи возникает вполне естественный вопрос: действительно ли древние греки в каждом иностранце, приходившем к ним с миром и знаниями, видели исключительно варвара? Мало кто уже сегодня назовёт общество современной Германии варварским, хотя достопамятны ещё те времена, когда «племенные немцы» вытворяли такое, что и в страшном сне не привидится. Всякий учёный — невежда в отношении полного знания, подобно тому, как всякий философ — неуч по отношению к единому вероучению. Однако вряд ли кому-то прийдёт в голову мысль называть невежественных учёных либо неверующих философов варварами. Целесообразно ли вообще в этом ключе обсуждать невежественных индейцев Америки, дикие племена Африки как носителей варварских культур? Легионы «вечного города» Рима и крестоносцы Священной Римской империи, колонизаторы просвещённой Европы и истинные арийцы великой Германии, — все они в разное время и под разными предлогами и лозунгами в конечном счёте вели себя по варварски. А если всё это так, кого в таком случае называют варварами? Необразованные племена или просвещённые народы? Уместно ли тут вообще говорить о том, кому из нас быть образованным, а кому оставаться непросвещённым? Олицетворением варварства во времена Римской империи, например, были гунны и готы.
Для ответов на эти и другие вопросы необходимо понимать, что экспрессивные значения эмоциональны и возникли по субъективным причинам и вследствие внешнего давления, будучи вторичными по отношению к импрессии, или тому впечатлению, значение от которого возникло по объективным причинам и без какого-либо давления извне.