Многие народы мира славятся своими мечами. В северной, западной, традиции тяготели больше к широким прямым и обоюдоострым или двуручным мечам, в то время как южная традиция, восточная, больше склонялась к узким и лёгким мечам с умеренной и крутой кривизной клинка или причудливой изогнутостью боевой части либо ударной поверхности. Также как и всякой вещи, мечам было свойственно со временем менять свою форму и значение (гот. meci «сабля»). И поэтому в объём понятия меча могут входить разные виды средних и длинных клинков (испан. machete «длинный нож») в сравнении с короткими клинками, ножами или кинжалами, которые могли бы составить объём понятия кортика.
Несмотря на то, что значение данного слова носит общеславянский характер с различной вокализацией (укр. міч, поль. miecz, босн. mač), его происхождение остаётся не вполне ясное. В этимологических словарях лексико-семантические отождествления в других языках проводятся в соответствии с таким значением как «вид оружия» (куанад. mīča «кинжал», капуч. mač’a «сабля») и форматом с финалью g/k (ср.-персид. magēn «меч», фин. miekka «меч», эстон. mõõk «меч», грузин. maχva «меч» < «острый»). Но этимологические затруднения при этом возникают оттого, что северогерманские слова не имеют достаточно надёжных родственных связей (др.-исланд. mækir, др.-сакс. mâki, др.-англ. méce), а также представлены тем, что вокализация славянских форм единственно возводится к краткой огласовке *мьчь.
Не будем забывать о том, что первобытное мышление человека было идеально с практической точки зрения. Поэтому, для того чтобы появилось хотя бы одно это слово, не говоря уже о многих других, необходимо было развивать образное восприятие тех вещей, с которыми приходилось ежедневно сталкиваться. Ведь идеальное мышление, формирующее восприятие окружающих человека вещей в течение длительного времени, способствует из уже имеющегося набора имён и образов творить всё новые слова, или языковые знаки, с новыми значениями, в непроизводной основе которых лежит одинаковый смысл. И иначе себя ведёт понятийное мышление, из-за которого носитель языка вынужден обращаться к лексическим заимствованиям из других языков. С этой целью представим себе, что перед нами раскинулся древний мир — времена давно минувших лет, — что на пороге войны лицом к лицу встретились два заклятых кровных врага и что в руках одного из них раскачивается тяжёлая булава, а в руках другого вращается сверкающий клинок: вид нового оружия упреждает противника; лёгкие взмахи рук рассекают воздух…
Не остриё как таковое будоражит того, кто отстоит на шаг от смерти, а свойство оружия быть искусным продолжением руки. Техника владения таким оружием способствует тому, что в пылу сражения воин с быстротой молнии рвёт и мечет из стороны в сторону, при этом не сближаясь на расстояние вытянутой руки. И преимущество данного вида оружия перед иным остриём более всего очевидно. Не оттого ли смертоносная мощь длинного стального клинка обожествлялась у самых разных народов. Не мир я пришёл принести вам, но меч, — так говорит Иисус Христос для того, чтобы отделить зёрна от плевел.
Самая суть этимологического подхода к проблеме происхождения слова в том и заключается, чтобы в результате найдти ту словооснову, которая для заданного слова окажется производящей. Например, имя существительное мужского рода мечник является суффиксально производным на основе непроизводного меч, и сложносоставное слово меченосец также является суффиксально производным, но уже на основе нескольких непроизводных, таких как существительное меч и корень действительного носить, и поэтому означает носителя меча, поскольку в сложных словах вторая основа как правило указывает на то действие, которое совершается по отношению к тому, на что указывает первая основа. Собственно говоря, на этом этимологическая часть заканчивается, поскольку найденные по грекоримскому образцу этимоны меч и нос более не подлежат этимологизации как состоящие из непроизводных основ. Любые попытки, предпринимаемые в этом направлении, как правило, приводят к этимологическим трудностям, ведь имеющиеся в распоряжении этимологов методы не предполагают разбор этих и любых других непроизводных основ на структурные элементы. На этом этапе этимологические проблемы сводятся к тому, чтобы решить, кто же у кого и что на самом деле позаимствовал; нередко решение задачи подводится под заранее известный результат, так как непроизводные основы по определению не могут быть произведениями других словооснов. Строго говоря, возникающие на этом трудности не имеют прямого отношения к проблеме этимологического учения, как учения о неделимых лексических конструкциях, — этимонах. Поэтому там, где заканчивается этимология, начинается семиология. Если этимологи учат о происхождении слов исключительно по производным схемам, то объектом уже в семиологии как учении о неделимых семантических конструкциях становится непроизводная форма лексики.
Форма существительного меч мужского рода в грамматическом моделировании соответствует формату закрытого типа корневого слога — {СГС}, когда фазовый модуль переменного гласного |Г| проходит через фазы с постоянным фоновым напряжением согласного |м| и палатального |ч| по фазе словообразовательной модели |мГч| с признаком ||мт|| и ||мк|| ввиду палатализации чётной фонемы. Из них наибольший интерес представляет первый, поскольку второй признак с перцептивной функцией смачивания был рассмотрен в контексте слов маска и мизгирь, а также миг, поэтому не связывается ни с одним из свойств меча, будь то качество остроты или металла, то есть мокрота не может быть его свойством, если не сказать проще, никакого ‘мокрого’ меча по существу быть не может, так как это абсурд. По этой причине лексика, которая проходит по этому признаку, либо встроена в систему другой парадигмы, то бишь имеет отличную функцию, либо оказывается иноязычным ретранслятором палатализованной формы меч (др.-рус. мѣчь), следовательно, восходящей к веляризованной форме метъ*, не менее известной по древнегреческой ретрансляции позднейших историков (I-II в.в.) как μεταναστη «меченосцы» с аналогичной веляризацией палатального [ц] второй основы.
В парадигме семологических тождеств русская образовательная модель имени существительного меч с перцептивной функцией может быть сравнима с идеей метания боевого оружия и снарядов (копья, камня), — камнемёт, огнемёт, — различной природы испражнений (икры, кала), — помёт, метеоризм, — типов суждений (оценками, помарками, знаками), — отметка, разметка, заметка, — в хозяйственных целях (уборка, расходы), — метла, мытьё, смета, мыто, — погодных явлениях (зимних), — метель, — продуктах питания (пчеловодства, животноводства), — мёд, сметана, — деятельности ума (научной, обучающей), — мудрость, сметливость, — движениях тела (руками, ногами), — измотать, замочить, возмутить, отметелить, одним словом мутузить. Функционал идеи метания, таким образом, проходит по признаку распространения, выхода за пределы чего-либо, например, раскинуть мозгами, то есть быть сметливым, мудрым; раскидать врагов, то есть измотать, отметелить; разбрасывать икру, метать, собственно разбрасываться потомством, давать помёт; закидывать мины, работая с миномётом; кинуть копьё значит метнуть; набросать текст, сделать заметку о чём-либо; набросок рисунка, разметка пропорций; вывести оценку, поставить отметку; нанести знак, оставить отметину; выносить сор из избы, как правило, метлой или мытьём; список расходов, смета, или налоговые расходы, мыто. Взметённая пороша, снежная пыль, — метелица. Помёт цветков и стеблей растений и помёт некоторых видов насекомых, — мёд, медвяная роса. Мотыга, сельскохозяйственное орудие. Мыдло (устар.), моющее средство.
Меткий, такой, который метает снаряд точно в цель. Мот, разбрасывающийся деньгами, проматывающий всё имущество; расточитель. Мудак «мутный тип». Самка, мечущая икру, разродившаяся помётом, мать; матка. Метаться туда и сюда, — маячить, соответственно, маятник — устройство, которое мечется из стороны в сторону. Мяч как метательный снаряд, который мечется по игровому полю с определённой целью: забросить в корзину, перекинуть за сетку, забить в ворота или навести на лунку. Мачта как высоко взметнувшийся и вертикально поставленный столб на корабле. Мечта (др.-рус. мьчьта «воображение») как высоко взметнувшаяся мысль, как метание мысли; (диал. «призрак, видение»). Отсюда ясно, что слово меч, корень которого восходит к корневому слогу {мет}, буквально значит ‘то что простирается сразу после руки, прямолинейно следует за нею’ и дословно — “тип молниеносного оружия, которое мечется и разметает в разные стороны”.
Интересно, что греческое μετα «за, после» в сложносоставных словах означает распространение за пределами того, что этому предшествовало, как например, метафизика, то бишь раздел в трактате Аристотеля, которому предшествовал другой одноимённый раздел, посвящённый физике. И это одна из тех причин, почему древнегреческие «метанасте» являются своего рода ретрансляцией для сложносоставного «меченосцы». И ещё одной причиной может быть греческое обозначение меча как σπαθί, то есть в совершенно другом формате, аналогично албанскому shpatё, баскскому ezpata, испанскому espada, итальянскому spada, каталанскому espasa и, возможно, французскому épée. И это не говоря уже про древнегреческое ξίφος «меч».
Этимологические проблемы с древнегерманским форматом вызваны тем, что в современном формате северогерманской группы языков этот тип оружия имеет обозначение в английском sword и немецком Schwert, западнофризском swurd и голландском zwaard, датском swærd и норвежском sverd, исландском sverð и шведском swärd, люксембургском Schwäert. То есть древние формы, в их числе финское miekka и эстонское mõõk, не имеют надёжных лексико-семантических связей с современными формами. Потому решение проблемы может включать в себя диалектные различия, связанные с трансформацией финали {т} → {к} по образцу сметливый → смекалистый, терем → керем (диал.). А в таком случае действие махать, свойственное данному типу оружия, отвечает перцептивной функции метания и древнегреческому μάχαιρα «меч» (ср. удин. meχ «серп»). И отсюда лезгинское maχ «железо», возможно, имеет то же свойство, мотивацию, что и негреческого происхождения слово металл. Поэтому воспроизводить эти слова на основе латинского mactō (~āre) «убить, зарезать», как предполагалось ранее, всё равно что полагаться на значение действия мочить, что кстати тоже касается ирландского слова machtaim с аналогичным значением.
Трудности, которые вызывает вокализация общеславянской основы, носят увы фиктивный характер, так как гласные, образующие слоги в славянских формах, восходят к праформе мѣчь, не имеющей редуцированного гласного, и поэтому в родительном падеже принимающей долгую огласовку (ед. мечá). Воссоздание редуцированной формы *мьчь носит гипотетический характер и в родительном падеже обязана также принимать краткую огласовку (ед. *м’чá) по аналогии со старославянским пьсъ (р. п. ед. *п’са), пъсъ (р. п. ед. пса). Эта рефлексия формы *мьчь выглядит правдоподобно и аналогично на фоне старославянской формы мьчьта, но право на существование в такой форме оно могло получить лишь в самобытных славянских наречиях. То есть возводить многообразие славянских лексических форм единственно к этой несуществующей праформе, игнорируя в то же время исторически засвидетельствованную форму мѣчь, не продуктивно. Это ещё раз убеждает нас в том, что так называемого падения редуцированных в природе никогда не было, а были отличающиеся по своему произношению и грамматическим принципам территориальные диалекты с колоритом местных говоров (ср. пёсий и псиный).