В 1841 году Ч. Маккей обнародовал свою первую серьёзную работу о поведении людских масс: «Наиболее распространённые заблуждения и безумства толпы». В конце XIX века Гюстав ле Бон опубликовал книгу под названием «Psyhologies des Fouls», переведённую как «Толпа», ставшей пророческой в 1895 году, когда мир ещё не знал, какими толпами будут манипулировать Гитлер и Муссолини.
Интересно, что для Г. Ле Бона толпа — это не определённое количество людей, собравшихся в каком-либо одном месте. Толпа по-Ле Бону Г. может состоять из тысячи разрозненных индивидов, отстоящих на огромных расстояниях друг от друга по всему миру. И наиболее поразительной особенностью толпы является та, что кем бы не были эти индивидуумы и как бы не различался между собой стиль их жизни, их профессии, характер или интеллект, — самый факт, что они трансформировались в толпу, наделяет их вроде как коллективным сознанием, которое теперь заставляет их чувствовать, мыслить и действовать в совершенно отличной от той манере, в какой бы чувствовал, мыслил и действовал индивид, будь он изолирован от этой толпы.
Первое, что нам известно о толпе, говорит доктор Ле Бон, то что индивидуум в толпе, — уже по самому факту принадлежности к ней, — приобретает «чувство неуязвимой силы и власти, которое позволяет ему отдаться инстинктам, — тому позыву, который он будучи наедине постарался бы удержать в определённых рамках», то есть чувство личной ответственности, контролирующее поведение индивидуума вовне, в толпе исчезает вовсе. Второе в «Толпе» Г. Ле Бона — это заразительность, как взаимная передача чувств, «которую нелегко объяснить», но «можно включить в разряд явлений гипнотического характера». И третье в лебоновской «толпе» — внушаемость как «состояние очарованности, в котором загипнотизированный индивидуум находится во власти гипнотизёра». Потому, как только в толпе исчезает чувство ответственности, индивидуум созрел для заражения и внушения и проявления «неудержимой импульсивности». Доктор Г. Ле Бон явно даёт понять, что толпа — это не место для приличного человека. Индивидуум, становясь членом толпы, «опускается на целый ряд ступенек по цивилизационной лестнице». Хотя толпа всегда «интеллектуально более убога нежели изолированный индивидуум», она может быть либо лучше, либо хуже отдельно взятого человека, — всё зависит оттого, какого качества внушениям она подвергается. «Толпы, — продолжает доктор Г. Ле Бон, — всегда и повсюду отличались женскими характеристиками», подразумевая под этим, что толпа мужчин ведёт себя как индивидуальная женщина, которая «в чём-то подобна Сфинксу из древней легенды: нужно найдти или решение задачи, приемлемое для её психологии, или быть съеденным заживо».
В работе доктора У. Макдугала «Групповое сознание» толпа представлена как «излишне эмоциональная, импульсивная, склонная к насилию, переменчивая, непостоянная, нерешительная, чрезмерно подверженная», или «до крайности впечатлительна и неряшлива в логике, поспешна в суждениях и неспособна к размышлению ни в какой форме, кроме самой примитивной».
Какое всё это имеет отношение к нам с вами и науке вообще, и к лингвистике в частности? Проблема лексико-семантического обоснования мотивированности непроизводных словооснов занимает огромную толпу рационально мыслящих лингвистов, этнологов, психологов и пылких студентов или дипломированных специалистов, а также великое множество любителей русской словесности или почитателей старины. Десятки, сотни, тысячи разумно мыслящих учёных и их уполномоченных представителей поставляют противоречивую информацию к миллионам своих добросовестных читателей, сопровождая то статистическими данными таблиц, схем, графиков и цифр или блестяще сформулированными идеями и положениями. Но, несмотря на это, «белые пятна» и «тёмные века», «позднейшие вставки» и «апокрифические летописи» днесь дискредитировали ум и совесть исследователей, авторитетные ссылки которых остаются в тенетах собственных заблуждений. Время от времени толпа индологов, иранистов или востоковедов, придерживающихся скандинавской, балтийской или балканской теорий наравне с евразийской, с огромной толпой славянофилов и русофобов, устремляются к новой и хорошо забытой старой идее о том, что всё в этом мире состоит из чистого золота, отнюдь не из гранита. В каких-нибудь ещё XVIII-XIX веках весь просвещённый мир собирался было жить припеваючи, поигрывая в гольф на вечнозелёных лужайках норманнской теории. В продолжение первой половины XX века норманнская теория уступила свои позиции германской как «истинно арийской» теории, то есть индоевропейской, не притормаживая при этом на пути собственных исследований. В XXI веке научный истэблишмент, в том числе славянофилы и русофобы, хотел было уж расслабиться и посмотреть плазменный цветной телевизор, но в один момент акции романо-германских кампаний скукожились как печёное яблоко, катастрофически падая вниз, в то время как акции славяно-русской кампании резко подскочили в цене…
Толпа, — говорит всё тот же доктор Ле Бон, — не рассуждает, но только думает, что она рассуждает. На самом же деле она воспринимает серию образов, и не обязательно связанных какой-либо логикой, что и объясняет одновременное появление в ней противоречащих друг другу идей. Толпа подвержена влиянию образов, а образы эти производит «аккуратное употребление слов и формул, — искусно применяемые, они при самой трезвой оценке действительно содержат в себе мистическую силу, прежде приписываемую адептам магии». И наверное здесь имелись в виду слова типа «свобода» и «демократия», хотя слова другого класса тоже пришлись бы кстати. Нужно только распознать «магическую силу, содержащуюся в этих нескольких слогах, как будто они несут в себе и решение всех проблем, и синтезируют большую часть самых разных бессознательных устремлений и надежды на их воплощение в жизнь».
Этимологически толпа родственно древнерусскому тълпа, старославянскому тлъпа (ср. болг. тълпа) и обозначает в славянских языках группу как собрание людей. Семологически слово проходит по признаку глаголов толочь, толкать с функцией деления целого (на составные части), читаемой в разделе Доля, или областного глагола толмить «твердить, долбить» и переносным значением по смыслу глагола «упорствовать»; тоже сутоломня «давка, толкотня, бестолочь» и смоленское талмата «шум, суетня», что легко объясняет его происхождение в чешском tlum и польском tłum с тем же значением по закону консонантизма {тлм}. Однако эти слова в том числе русское сутолока никак не объясняют его происхождения в белорусском толпа, чехословацком tlupa, болгарском тълпа по корневищу согласных {тлп}, но всё полностью объясняет функциональность глагола долбить через оглушение корневых согласных [д] и [б] с производным от него глаголом толпиться и дальнейшую ассимиляцию губных согласных — [п] → [м]. Таким образом, возведение общеславянского слова через посредство литовского и латышского talpa, ёмкость как «помещение» условно к значению «людей в этом самом помещении», а затем исключительно и «людей», лишено каких бы то не было под собой оснований по той причине, что происхождение в литовском и латышском языке аналогичного слова не рассматривается вовсе, а принимается как изначальная данность.
Итак, если есть молва, как явление аккомодации, то должно быть и то, что это социальное явление порождает. Поскольку явление социально, постольку оно порождается неким социумом в виде группы людей, коллектива трудящихся, скопления народа или психологии масс, коллективного соразума, группового сознания. И это собранное из отдельных составляющих его индивидов нечто целое определяется в плане содержания и выражения одним единственным словом толпа.